Мозг во сне. Что происходит с мозгом, пока мы спим - Андреа Рок

Когда для того, чтобы извлечь смысл из сновидения, мы опираемся на универсальные символы, мы тем самым недооцениваем творческие усилия мозга по созданию сценариев, в которых отражаются наши уникальные дневные заботы. Прекрасный пример сновидения, в котором содержится изящный визуальный каламбур, приводит британский исследователь Энн Фаради. Ей предстояло выступать в радиошоу, которое вел человек по имени «Длинный» Джон Нибел. И в ночь накануне выступления ей приснился сон, в котором мужчина в длинных белых подштанниках расстреливал ее из пулемета. Она с Нибелом никогда не встречалась, но знала о том, что он злой на язык и гостей шоу не щадит. Она, естественно, волновалась, потому ей во сне и привиделся этот каламбур — ее расстреливает человек в длинных кальсонах[30]. Во сне самым очевидным образом обыгрывалось имя ее будущего мучителя.

И какое бы символическое значение ни приписывалось в сонниках пулеметам или кальсонам, оно наверняка не имело никакого отношения к этому конкретному сну. «Такое впечатление, что разум во сне ищет возможности пошутить, скаламбурить, и поэтому он способен представить абстрактную идею в зримом виде, — говорит Патриция Килроу, профессор английского языка и литературы в Университете Луизианы, которая специально изучала язык сновиденческих шуток и перевертышей. — Относительно простая идентификация встречающихся в сновидениях каламбуров предполагает, что сны не лишены смысла, что разум во время сна стремится превратить абстрактные концепции в нечто вполне конкретное».

Фрейд совершенно очевидно заимствовал это стародавнее доверие к толкованию символики сновидений, но привнес свои собственные истолкования, заявив, что все эти символы призваны камуфлировать страхи и желания, наяву для нас неприемлемые. Поскольку он считал, что скрытые желания, питающие сны, почти всегда носят сексуальный характер, то нет ничего удивительного в том, что Кэлвин Холл, проштудировав психоаналитическую литературу, обнаружил, что из 709 выделенных и общепризнанных психоаналитиками символов 102 объекта олицетворяют собою пенис, 95 различных символов интерпретируются как вагина и еще 55 символизируют половой акт.

Современные научные данные совершенно четко указывают на то, что подавленные сексуальные желания и страхи отнюдь не являют собою движущую силу сновидений. Как любят говорить антифрейдисты, порой сигара — она и есть сигара. Последователь Фрейда психоаналитик Марк Солмс согласен с тем, что «Фрейд мог ошибаться», утверждая, что странные, причудливые черты сновидений — это результат попытки разума цензурировать и закамуфлировать табуированные желания и что они возникают из-за странного физиологического состояния мозга во время сна, когда рациональные системы лобных долей почти бездействуют.

Но в некоторых других важных моментах Фрейд был абсолютно прав.

Как стало понятно в результате изучения мозга с помощью визуализации и после обследования больных, чьи сновидения изменились после разного рода мозговых поражений, сновидениями движут сильные эмоции и примитивные инстинкты и они опираются как на воспоминания о недавнем опыте, так и на детские воспоминания. Даже антифрейдист Аллан Хобсон и тот отдает должное своему главному противнику: «Фрейд был также прав, утверждая, что многое из того, что мы даже и не готовы принять бодрствующим сознанием, исходит от нашего инстинктивно-эмоционального мозга (или, как мы теперь его называем, нашей лимбической системы). Более того, мы можем узнать больше об этой составляющей самих себя, обратив внимание на наши сновидения и, вполне вероятно, используя сновидения как отправную точку в отслеживании ассоциативных путей мышления, вплоть до его воображаемого источника — наших инстинктов». В качестве одного из объектов такой интерпретации он предлагает свой собственный сон. Хобсон записал его в своем дневнике 3 декабря 1980 года: «Я прихожу на собрание, приветствую коллег. И вдруг вижу среди них Жуве. Он узнает меня и широко улыбается (обычно он так не делает). Я собираюсь его окликнуть, и вдруг ноги перестают меня держать, мышцы отказывают, и я оседаю на пол. Я не могу произнести ни слова и чувствую себя ужасно растерянным».

Жуве — это французский исследователь снов Мишель Жуве, с которым у Хобсона в начале его карьеры, когда он работал в лаборатории во Франции, были довольно сложные отношения. Хобсон также записал в дневнике собственные комментарии по поводу значения этого сна: «Подкосившиеся ноги: я впервые услышал это выражение после того, как отправился на тайное романтическое свидание в отель Beaux-Arts.

Когда я вернулся в лабораторию, Жуве заявил, что я выгляжу так, будто у меня les jambes coupees — ноги ампутированы: это французское выражение, означающее сексуальное истощение…»

«Улыбка Жуве: начало воссоединения после почти десяти лет личного и профессионального соперничества… Сегодня я получил письмо от Жуве — формальное, но вполне доброжелательное».

«Атония — великое открытие Жуве, отсутствие мышечного тонуса, связанное с фазой REM, в моем сне оно представлено катаплексией — аффективной утратой тонуса. В реальной жизни сильные эмоции — в особенности удивление — могут вызвать атонию. Возможно, своим поведением я выказал признание достижений Жуве».

Позже, размышляя об этих своих записях, Хобсон говорил, что, хотя его интерпретация сна кажется верной, узнать, почему, по какой причине его мозг соорудил именно этот сон, невозможно. Но даже если это так, попытка Хобсона понять смысл своего сна с помощью личного опыта и личных ассоциаций куда более продуктивна, чем механическая его расшифровка на основании сделанных кем-то дефиниций символов.

Юнг был сторонником поиска именно индивидуального значения, и исследования роли обработки эмоций в сновидениях скорее поддерживают такой подход, чем толкование во фрейдистском стиле.

Как показывают данные об эволюционной истории и биологических функциях фазы REM, Юнг был прав, предположив, что в сновидениях может быть отражен опыт наших далеких предков. Естественно, это относится не ко всем сновидениям, а к тем, в которых мы предстаем охотниками или объектами охоты: такие сны воплощают собою генетически закодированный коллективный опыт пращуров. Эксперт по контент-анализу Билл Домхофф заключает, что наблюдения Юнга касательно некоторой общности содержания сновидений у разных личностей и у представителей разных культур «вполне правдоподобно подтверждаются идеей того, что метафорические концепции, обретенные как в результате эволюционного опыта, присущего всем человеческим существам, так и в результате постепенной лингвистической социализации, представляют собой огромную сокровищницу концептуальных метафор, являющихся частью нашего культурного наследия».

С научной точки зрения вряд ли когда-нибудь станет возможным точно определить, что данный сон означает А, Б или В. Скорее максимум, чего мы можем добиться, — это использовать сновидения как вспомогательный инструмент для доступа к нашим эмоциональным заботам, помня при этом, что система интерпретации, сидящая в левом полушарии, накручивает свою историю относительно значения сна, потому что именно она до того и соорудила это ночное повествование. Говорят, что красота — в глазах смотрящего. То же можно сказать и о значении сновидения. Как выразился психофизиолог Стивен Лаберж, «если по тому, что люди видят в чернильных кляксах в тестах Роршаха, мы можем делать заключения об их проблемах и чертах личности, только представьте, какими откровениями могут стать сны, потому что это мир, который мы создаем сами с помощью того, что содержится в нашем разуме. Сновидения — это не только послания, это наши самые интимные, самые личные творения. И будучи таковыми, они безошибочно демонстрируют, кто и что мы есть и кем можем стать».